m_petra предложила поучаствовать в конкурсе. Его условия можно посмотреть вот здесь. Тема конкурса - преодоление - в широком смысле этого слова. Надумали мы с Иван Петровичем совершить кругосветное путешествие.
– Главное – не проспать, – сказал Иван Петрович.
– Это самое трудное, – добавил я.
– Зависит от времени старта, – уточнил Иван Петрович. – Если назначим его на восемь часов, то да, а если на десять, то труднее будет проспать, чем не проспать.
– Если на десять вечера, то, конечно, не проспать легче, чем проспать, – согласился я. Но Иван Петрович говорил об утра.
И вот, ровно в десять мы отправились в кругосветное путешествие, собираясь закончить его в тот же день. Шагаем мы по обочине дороги, ободряющие мелодии насвистываем. Вернее Иван Петрович насвистывает, а я в нужном месте пальцем щелкаю. У меня это хорошо получается, звонко. Иван Петрович губами: фьють, я пальцем: чпок. Фьють-вьють, чпок-чмок. Со стороны послушать – настоящий оркестр. Только солистки не хватает. Но я подумал и об этом. Достаю из кармана резиновую уточку: я раньше вместе с ней купаться любил, ну, когда маленьким был – совсем маленьким, грудным, в ванне. Голос у неё зычный, если нажать: трям!
Сверху солнце светит, сбоку машины в разные стороны разъезжаются, в центре мы идем, веселые, музыкальные.
– А до вечера-то сможем круг вокруг Земного шара сделать? – спрашиваю я Иван Петровича.
– На то он и шар. Был бы кубом или параллелепипедом каким-нибудь, тогда вряд ли круг смогли – квадрат делать пришлось бы, – отвечает Иван Петрович рассудительно. – Вон мой гараж, возьмем по велосипеду – поди, на колесах круги крутить удобнее.
Вывели мы из гаража велосипеды, на руки поплевали, брючины прищепками прихватили, колесами завертели. Иван Петрович не свистит – ветер в ушах свистит. Я пальцем не щелкаю – на звонок жму: трынь-трынь. Иван Петрович знает: я туточки, не отстал. Так и едем – ветер в ушах: тюууу, звонок: трынь-трынь, Иван Петрович знает, уточка пока отдыхает.
Тут дорога в гору пошла. Круче и круче. Ноги в педалях вязнут, еле проворачивают. Иван Петрович над седлом встал, на руль навалился, велосипед рывками ведет. Я попробовал – никак! Жму звонок: трынь-трынь. Не слышит. Соскакиваю с машины, вытаскиваю уточку: трям! Тряааам! Ноль внимания.
– Иван Петрович, – кричу, – я отстал! Вы теперь без меня кругосветное путешествие совершаете. Счастливого пути!
Иван Петрович, воспитанный человек, услышал, что ему счастливого пути пожелали, обернулся спасибо сказать и меня увидел. Точнее, НЕ увидел и сразу догадался, что я уже не туточки, а тамочки. Пришлось остановиться, меня подождать.
– Иван Петрович, а если нам Джомолунгма по пути попадется или Эверест какой-нибудь, что мы делать станем?
– Как попадется, так и обойдется, объЕдется, – отвечает Иван Петрович.
Но на велосипед почему-то обратно не садится, ЕГО на себя рамой сажает, с дороги сходит, в кустах прячет. Я последний раз на звонок нажал: трынь-трынь, и туда же велосипед оттащил, ветками замаскировал, руки о брюки вытер.
– Будем попутку ловить, – говорит Иван Петрович.
«Будем утку ловить…», – услышал я.
Надо же! Смотрю на небо – где он уток углядел? Поворачиваюсь за разъяснениями, а его как подменили. Вроде бы тот же, из тех же составляющих, но какой-то все-таки другой, перевернутый Иван Петрович, вверхтормашечный.
– Петр Иванович, – спрашиваю, – кто это вас с ног на руки поставил?
– Сам встал. Так на дороге голосовать сподручнее. Обязательно кто-нибудь остановится пальцем у виска покрутить.
А ведь точно! Пяти минут не прошло, машина рядом затормозила. Водитель в окно высунулся.
– Куда такие идем? – кричит.
– Куда глаза глядят.
– Значит, по пути. Переворачивайтесь, подвезу.
Петр Иванович алле оп! – с рук на ноги, а я наоборот, на руки встал – перевернулся, как просили! Потом еще раз и – на заднее сиденье рыбкой! Тронулись Дорога ровная, машина летит, шинами шуршит. Замечательно! Только Джомолунгма с Эверестом покоя не дают. Спрашиваю у водителя:
– Дяденька, а если нам самая высокая в мире гора встретится, ваша машина на нее заедет?
– Вряд ли. Разве только вы подтолкнете.
– Нам толкать некогда, мы вокруг света спешим к вечеру вернуться.
- Тогда вы не тот вид транспорта выбрали, летите самолетом. Он выше любой горы забирает, и толкать его не надо.
Высаживает нас в аэропорту, протягивает мне шоколадку «Марс» на прощание:
– Ну, как говорится, попутного ветра и семь футов под килем!
Хлымп – дверь захлопнул, вжжжих – дальше покатил.
Мы к самолету. Объясняем пилотам: так и так, очень нужно. Чтобы машину на Джомолунгму не толкать и к вечеру обратно успеть. Они: билеты, пожалуйста! Иван Петрович: пожалуйста! Они: обман! Он: обмен. Место в самолете – на кресло в зрительном зале. Партер, первый ряд, играть будем нежно, чтобы не оглушить. Они: вы что, артисты? Иван Петрович: рок-панк-шланг группа «Резиновый утенок». Не слыхали? С дырочкой в правом боку? И не услышите, если в самолет не возьмете. Они: берем, рок-панк-шланг всегда берем.
Поднимаемся по трапу, рассаживаемся в кабине, командир корабля спрашивает: экипаж к полету готов? Экипаж: готов! Командир: бортовые системы к полету готовы? Бортовые системы голосом бортинженера отвечают: готовы! Командир: рок-панк-шланг группа «Резиновый утенок» к полету как? Мы: вот так! – и большие пальцы показываем. Тогда идем на взлет. От винта!
Самолет разогнался, задрал нос кверху, полетел. Мы ремни расстегнули, сидим, минеральную воду из пластмассовых стаканчиков потягиваем. Лучше не бывает! Командир спрашивает: «А когда концерт?» Иван Петрович ладонь выставляет, головой кивает, мол, не беспокойтесь, товарищ, будет вам концерт. А сам губы трубочкой сложил – приготовился, я средний палец к большому приставил – это на одной руке, а в другую уточку взял. Иван Петрович на счет три, нежно: фьють, я пальцем: чпок, уточкой: трям. Фьють-вьють-пьють, чпок-трям, чмок-прям.
Пилотам так понравилось, что они даже подыгрывать нам стали. Самолет гудит: уууу, Иван Петрович свистит: фьють-вьють, я: чпок-трям, командир тумблером щелкает: чики-чик, штурман наушниками хлопает: пумс-пумс, бортинженер чемоданчик с инструментами встряхивает: грын-дрын. Блеск! Филармония! Только одна мысль мне покоя не дает. Нет, не про Джомолунгму, тут другое.
– Дяденьки пилоты, – спрашиваю, – а вы как летите: вокруг света или вдоль?
– Вообще-то мы в Тартарарынск новое средство от тараканов везем, а то они местных жителей совсем замучили своим некультурным поведением. Можем и вам пакетик подарить. А вокруг света лучше всего на ракете. Вон как раз космодром пролетаем.
Натянули на нас комбинезоны от холода, сверху парашюты приладили: главный и запасной, на лицо кислородную маску, чтобы легче дышалось, и вперед. А лучше сказать, назад, туда, где земля-а-а…
Только мы парашюты раскрыли мягкую посадку совершать, а с космодрома в это время двум ракетам старт дали: одной к Марсу, другой к Венере. Первая в мой парашют носом угодила, вторая – в Иван Петровичев. Заместо чем к Земле лететь, мы снова вверх устремились: Иван Петрович к Венере, я к Марсу.
Космонавты в иллюминаторы глянули – на звездное небо полюбоваться, а там ни неба, ни звезд, одни наши с Иван Петровичем физиономии в масках глазами хлопают. Космонавты засуетились, к рациям прильнули, видно, чтобы у Цупа совета спросить. Так у них, кажется, главный надвсемный начальник зовется, который назначает в какую сторону от света ракетам лететь.
А я им в окошко показываю: бросьте своего Цупа, смотрите сюда. Достаю из кармана шоколадку «Марс», у них на глазах переламываю и в открытое космическое пространство посылаю. Это значит – не хочу на вас Марш лететь! Ну, или на ваш Марс – какая разница, все равно не хочу! Потом кулак им показываю – это Земля. Уточку из другого кармана выуживаю – это ракета. И начинаю уточку вокруг кулака оборачивать.
Тут они поняли, обрадовались, закивали, снова с Цупом переговоры повели. Чувствую, траектория меняется, я уже не как на цепочной карусели вокруг ракеты кручусь, а словно на шершавой акуле верхом сижу. Только плавника под рукой не хватает для устойчивости. Вторая ракета с Иваном Петровичем тоже повернула.
Летим мы вперед, грохот стоит жуткий, внизу земля проносится – посередине зеленоватая с синими прожилками, с левого края белая, с правого – желтизной отдает. Про левый край я сразу догадался: это белые пятна – так в географии называют еще не изведанные районы. А про правый – с желтизной – долго думал, пока раскумекал, в чем дело: это же, наверное, китайцы вышли посмотреть, что там по небу с несусветным грохотом проносится. Китайцев миллиард, головы задрали, а лица-то у всех желтые!
Пока я насчет китайцев соображал, земля кончилась, океан начался. Потом океан кончился, опять земля пошла. А совсем потом облака набежали, и что там внизу – земля или океан, разобрать не было никакой возможности. Так долго облака тянулись, что я уже беспокоиться начал, не проскочим ли мы нашу остановку? Оборачиваюсь я к Иван Петровичу, а он на часы показывает, видно, уже вечер приближается, пора спрыгивать. На счет три мы парашюты отцепили, от ракет оттолкнулись: летите к своим далёким планетам, а нам домой надо!
Иван Петрович все точно рассчитал, мы хоть и приземлились на запасных парашютах немножко за городом, но зато точнёхонько возле кустов, где утром велосипеды спрятали. Сейчас их достали, траву отряхнули, брючины прищепками прищемили, сами в сёдла и под горку с ветерком: йо-хо!
Домой приехали засветло, еще фонари не зажглись. Сели чай пить с сухариками. Шоколадку-то пришлось в космосе оставить. Тараканам больше повезло, мы им полные карманы угощения припасли, которое нам летчики тартарарынские подарили. После чая с тараканами Иван Петрович говорит:
– А все-таки жаль, что мы на Джомолунгму твою так и не забрались. Какое-то недоделанное путешествие получилось.
– Ничего, – говорю я, – зато есть куда в следующую субботу сходить.
Ведь в путешествии главное что? Чтоб вот только-только вернулся, а уже знаешь, куда в следующий раз отправишься. Если не проспишь, конечно.
